Ода бог краткое содержание. Бог

Сейчас мало уже кто помнит о том, что величайшее, вершинное произведение русской поэзии ХVIII столетия - ода «Бог» Гавриила Романовича Державина (1743–1816) - было задумано и создано как страстный полемический ответ французским философам­материалистам того же столетия. И этот ответ, этот протест поэта исходил не из официально­церковной позиции, а из романтического мировоззрения (если точнее - мироощущения слиянности человека с природой, со всем мирозданием). Стихотворение настолько страстно и пантеистично в своей основе, что вряд ли до конца и теперь может быть принято ортодоксальными представителями Церкви.

А Россия восхитилась им тотчас же по его сотворении, полюбила - навсегда. Смешным теперь кажется сам повод, - да мало ли что изрекали высоколобые французы, кабинетные мудрецы! Потому смешным кажется повод, что, читая оду, забываешь буквально обо всем, что могло сопутствовать ее созданию, забываешь, в каком веке, при каких обстоятельствах она появилась на свет Божий и сияет в нем негасимо. Ты погружаешься в мощный, переливающийся энергетический поток с первых же строф и, влекомый им, уже до конца не смеешь передохнуть, всмотреться в размер, в строфику, ритмику - зачем? Здесь дышит само Божество, и так же как не дано тебе во всей полноте осознать Божественного, так не в силах ты уследить зa всеми переливами, изгибами мысли и чувства, явленных этой одой. Память у меня на стихи неплохая, могу читать наизусть чуть ли не всего Есенина, чуть ли не целые главы из «Онегина», но вот эта ода... нет, ее не осилить. Может быть, потому, что невероятные перелеты, перебросы, ходы и переходы мысли сплелись здесь в такой нерасплетаемый клубок, который не разобрать памяти, привыкшей уже, честно говоря, к стройной пушкинской силлаботонике, к прозрачности формы, слога и движения мысли. Здесь - иное. И вспомнилось мне одно высказывание Павла Флоренского, выдающегося богослова, искусствоведа (также, впрочем, не до конца и не всеми принятого в Православной Церкви), о «Троице» Андрея Рублева: «Это не изображение Богa, это - сам Бог». Всякий раз, когда перечитываю державинский шедевр, вспоминаю эти слова и, сознавая (все­таки сознавая) известную кощунственность высказывания П.Флоренского, не могу отделаться от чувства, что ода «Бог» не просто одно из блистательных поэтических произведений, но нечто высшее, гораздо высшее! Вместе с ней всякий раз начинаешь и себя осознавать частью Целого. И недаром эта ода так сильно повлияла и на поэтов - современников Гавриила Романовича, и на последующие эпохи. Прекрасный (не очень счастливый, впрочем, и не очень читаемый ныне) поэт Л.Б. Княжнин сейчас же откликнулся чудесной элегией «Вечер», где почти в точности скопированы строфика и ритмика оды «Бог». А уже в ХIХ столетии великий Пушкин - «наше все» - также, кажется, взял на вооружение для «Евгения Онегина» строфику (но не ритмику и не пафос!) этой оды. Собственно, онегинская строфа - это развернутая до 14 строк десятистрочная строфа Державина, кажущаяся, как это ни странно, более компактной, «одомашненной» у Пушкина. У Державина - звездный грохот, вселенский холод и зной, дыхание мироздания. У Пушкина - уютный свет, тишина (невзирая на дуэльные выстрелы, которые тоже как бы «домашние»). У Пушкина - Россия. У Державина - Космос. Впрочем, как уже сказано, это не столько философия, сколько страсть и непосредственное чувство сопричастности Богу, Целому.

Я знаю, что стихи эти весьма известны, более того - знамениты, и все же не могу отказаться от возможности перепечатать их в нашей антологии и вновь перечитать их глазами моих современников, вместе со всеми.

Две основные цели преследуются этим. Первая: в наш век «вяловатой» поэтики очень нелишне ощутить истинную мощь языка, масштаб русской поэзии, явленные в державинском слове. А вторая...

В минуты уныния, сомнений, всеразъедающего скептицизма, присущего в той или иной мере всем нам, ода «Бог», мне кажется, может явиться самым чистейшим, прямым проводником к Божественному, радостному и ясному познанию, восприятию жизни, мира, себя.

Гавриил ДЕРЖАВИН

Ода «Бог»

О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: - Бог.

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет,
Хотя и мог бы ум высокий, -
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность прежде век рожденну
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый все единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют:
Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры -
Перед тобой - как нощь пред днем.

Как капля в море опущенна
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я? -
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров - и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною:
А я перед тобой - ничто.

Ничто! - Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! - Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает;
Я есмь; - конечно, есть и ты!

Ты есть! - Природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть; - и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных,
И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь, - я раб, - я червь, - я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? - безвестен;
А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! - в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.

Величайший из русских поэтов допушкинского периода Гавриил Романович Державин родился 3 июля 1743 г. в Казанской губернии в дворянской семье. Начальное образование он получил в Казанской гимназии и в 19 лет начал службу солдатом в Преображенском полку, впоследствии дослужившись до генеральского чина.

Стихи Державин начал писать с юности, так как имел к этому врождённый дар от Бога. В казарме он сочинял письма, прошения и стишки для офицеров и солдат. В 70-х годах поэт писал уже песни, басни, оды и эпиграммы. Хотя в художественном отношении они были ещё недостаточно зрелыми, но весь облик поэтической системы уже предсказывал будущего мастера. Около 1779 года Державин осознал свой самостоятельный путь в поэзии. В этом году появились первые значительные произведения поэта, напечатанные в журнале «Санкт-Петербургский вестник»: «Ключ», «Стихи на рождение в Севере порфирородного отрока» и другие.

В 1780-1784 годах Державиным создана ода «Бог», ставшая одним из наиболее значительных его произведений. Он выступил в ней против французских материалистов XYIII века.

Ода Державина потрясла весь мир. Её переводили не менее 15 раз на французский язык, не менее восьми – на немецкий, несколько раз – на польский. Кроме того, ода Державина была переведена на английский, итальянский, шведский, чешский, латинский, греческий и японский языки.

Главная тема, проходящая красной нитью через всю оду, – это тема богосыновства. Всемогущий Господь, сокровенно от нашего сознания, единым словом (имеется в виду творческий акт) привёл в бытие материю, из которой впоследствии и создал физический мир. Прославляя промыслительность, всемогущество и предвечность Небесного Творца, Гавриил Романович Державин в оде «Бог» замечает следующее:

Создавый всё единым словом.

В творенье простираясь новом,

Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!

Небо, земля, море и то, что в них создано Богом, целесообразно и прекрасно. Красота и мудрость, проявленные в устройстве вселенной, служат одним из вернейших доказательств бытия Божия. Но как ни огромны пространства вселенной, всё же они являются творением Божиим и поэтому перед полнотой всемогущества Божия, по словам Державина, составляют лишь одну точку:

В воздушном океане оном,

Миры умножа миллионом

Стократ других миров – и то,

Когда дерзну сравнить с Тобою

Лишь будет точкою одною.

А я перед Тобой – ничто.

Хотя и преступил заповеди Божии человек, погрязнув в тине согрешений, но Милосердный Господь не оставил его. По своей неизреченной благости и человеколюбию Бог послал в мир Сына Своего, «чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» /Ин. 3,16/.

Образ Божий, заложенный в человеческом существе Творцом изначала, не упразднился полностью и после согрешения. Несмотря на то, что человек проводит жизнь свою в греховности, всё же душа его стремится к своему первоисточнику – Богу.

Выражая идею богосыновства между Богом и человеком, Державин говорит:

Ничто! – Но Ты во мне сияешь

Величеством Твоих доброт;

Во мне Себя изображаешь

Как солнце в малой капле вод.

Ещё в ветхозаветные времена псалмопевец Давид приводил следующую аналогию стремления человеческой души к Богу, говоря: Как елень стремится к источникам водным, так душа моя желает к Тебе, Боже (Пс.41). Державин также свидетельствует об этом, говоря:

Несытым некаким летаю

Всегда пареньем в высоты;

Тебе душа моя быть чает,

Вникает, мыслит, рассуждает:

Я есмь – конечно есть и Ты!

Целесобразное устройство вселенной свидетельствует человеку о делах Божиих. Рассматривая и изучая «дела рук Божиих», человек приходит к заключению о реальном существовании Творца. Об этом Державин говорит следующим образом:

Ты есть – Природы чин вещает,

Гласит мое мне сердце то,

Меня мой разум уверяет,

Ты есть; – и я уже не ничто!

По словам Державина, человек представляет частицу вселенной. В пределах физического мира он является царем над растительным и животным миром. Открывая новые галактикии законы, человек, по заключению Державина, не мог произойти сам собой и является творением Небесного Творца:

Я средоточие живущих.

Черта начальна Божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь – я раб – я червь – я бог!

Но, будучи я столь чудесен,

Отколе происшел? безвестен;

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ Податель,

Душа души моей и Царь!

По благому промыслу Божьему, человек создан для прославления Господа, изучения окружающего мира, наслаждения бытием и продолжения своего рода. Земная жизнь человеческая является временной. Десница Божия определила, чтобы человек, созданный из персти земной, в землю и возвращался. Однако душа человеческая бессмертна и по успении тела отходит к Богу. По этому поводу Державин говорит:

Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! в бессмертие твое.

Человек своим разумом бессилен постигнуть полноту существа своего Творца. Размышляя об этом, поэт говорит:

Неизъяснимый, Непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображении бессильны

И тени начертать Твоей.

Но прославлять Бога и стремиться к Нему своей душой человек обязан. Ежедневно получая множество благ от Бога, человек часто не замечает сего. Он стремится преимущественно к стяжению материальных благ и наслаждениям житейским. Но сколько бы человек не стяжал материальных благ, сколько бы не наслаждался различными житейскими утехами, его душа не сможет найти отрады и утешения. Только в Боге человек может обрести мир, радость и полное блаженство. Только в Боге успокоится душа его.

Проникнутый любовью к Богу, Гавриил Романович Державин призывает «слабых смертных» тянуться к Богу («к Тебе лишь возвышаться»), поражаясь величию Его творческого гения («В безмерной разности теряться»), и за всё благодарить Его:

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к Тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слёзы лить.

Ода «Бог» - своеобразный поэтический манифест Г. Р. Державина. В нем определяются основы миросозерцания поэта; выражаются его представления о Боге (как Творце всего сущего) и Его свойствах, а также о предназначении человека и его месте в мироздании.

Ода «Бог» была написана в 1784 году. История создания произведения подробно излагается в «Записках» Г. Р. Державина. Согласно «Запискам», первое вдохновение автор получил в 1780 году после молитвенного стояния на всенощном бдении в праздник Светлого Воскресения Христова. Уже тогда, приехав после службы домой, он положил первые строки на бумагу; но, будучи занят должностью, не мог окончить произведение. Даже получив отставку от службы, поэт из-за суеты городской жизни ничего не мог сделать. Ему понадобилось уехать в Нарву и уединиться в комнате на постоялом дворе. На этом дворе Державин, согласно «Запискам», и написал последнюю строфу, окончив тем, что проливал «благодарные слёзы за те понятия, которые ему вперены были» .

Ода «Бог» - образец высокой лирики Державина. В ней, по верному выражению В. Ф. Ходасевича, поэт ощущал «высоту своего парения». Автор оды громоздил слова и образы, точно скалы, и, «сталкивая звуки, сам упивался звуком их столкновений» .

Главной задачей Державина в этом произведении становится создание художественного образа Бога. Решая эту задачу, поэт пытается ответить на два вопроса: что есть Бог? И каковы свойства Божии? Автор также пытается рассказать о несравненном величии Бога-Творца, Демиурга, и о Его беспредельной любви к падшему человечеству.

Художественный образ Бога, созданный Державиным в оде, всецело соответствует православной догматике. Державин нигде не впадает в ересь. Он представляет очень правдивый живописный портрет (не икону) Творца всего Сущего, как он Его видит.

По мысли автора, Бог, прежде всего есть Лицо, Личность. Он не есть истина что (курсив - наш): абстрактная идея, отвлеченное понятие (например, благо). Он есть истина Кто (курсив - наш). Бог - жив. С Ним можно говорить. К Нему можно обращаться с молитвой (лирический герой так и делает, восклицая: «О Ты, пространством бесконечный!»).

Бог Державина - не монотеистический иудаистский Яхве. У Него три Лица: Отец, Сын и Дух («без лиц, в трех лицах Божества») . Лица святой Троицы равночестны, сопрестольны и выступают в качестве одной сущности триединого Бога.

В 86 главе катехизиса митрополита Филарета (Дроздова) Бог представляется Лицом, наделенным особыми личными свойствами. Митрополит Филарет насчитывает 10 таких свойств. Он говорит: «Бог есть Дух Вечный, Всеблагой, Всеведущий, Всеправедный, Всемогущий, Вездесущий, Неизменяемый, Вседовольный, Всеблаженный» .

В оде «Бог» упоминается только 7 из 10 упомянутых выше личных свойств Бога (поэт умалчивает о Боге Всеведущем, Всеправедном и Неизменяемом, зато раскрывает другие свойства Божии). Располагаются свойства Божии у Державина согласно собственной внутренней логике. Поэт видит Бога Духом, Вездесущим, Вечным, Всемогущим, Вседовольным, Промыслителем, Всеблагим, Всеблаженным, Непостижимым.

В первой строфе Державин говорит о духовной природе Божества и Его Вездесущии. У поэта Бог не имеет костей и тела. Он есть «Дух, всюду Сущий, кому нет места и причины» . Его невозможно увидеть. При этом, Бог находится везде. Он «все Собою наполняет, // Объемлет, зиждет, сохраняет». Нет такого места в мире, где бы Его не было.

Во второй строфе поэт свидетельствует о вечности Духа Божия. Если в мире все временно, все имеет свое начало и конец, то Бог бесконечен. Ему «числа и меры нет». Он находится вне времени - в вечности. Одно величие Божие настолько велико, что «времени прошедший миг» теряется в этом величии вместе с временной человеческой мыслью.

В третьей строфе автор оды воспевает всемогущество Божие и Его Вседовольство. Всемогущество Божие наиболее ярко проявилось, по мысли поэта, во время творения мира. Ведь Бог творит мир из ничего. Он выводит из вечности «хаоса бытность довременну», творит все «единым словом». Хвала Вседовольству Божию проистекает от того, что человек всегда в чем-нибудь нуждается, потому часто бывает недовольным. Что же касается Бога, то Он имеет все в Себе и ни в чем не нуждается, ибо «Собою из Себя» сияет.

В четвертой и пятой строфе Державин говорит о Боге-Промыслителе. По определению митрополита Филарета, «Промысл Божий есть непрестанное действие Всемогущества, Премудрости и Благости Божиих, которым Бог сохраняет бытие и силы тварей, направляет их к благим целям, всякому добру вспомоществует, а возникающее… зло пресекает или… обращает к добрым последствиям» . Державин так говорит о Промысле Бога:

«Ты цепь существ в Себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь;

Ее с началом сопрягаешь,

И смертию живот даришь» .

Поэт восторгается неизмеримостью созданных Богом миров; он знает, что все эти миры творят Его законы; все происходит согласно воле Божией.

В шестой, седьмой и восьмой строфах Державин свидетельствует о Боге Всеблагом и Всеблаженном. Именно Всеблагим представляется Бог лирическому герою оды. Последний знает, что не имеет в себе ничего доброго. Если в нем и есть что доброе, то это потому, что Бог сияет в нем «величеством Своих доброт». Бог есть «Источник жизни».

То же самое и с Всеблаженством. Лирический герой, ощущая радость и духовный восторг, прославляет Всеблаженного Бога, посетившего его душу блаженством Своего присутствия. Для героя Бог - это «душа души» его, залог будущего бессмертия.

В десятой строфе Бог воспринимается лирическим героем как абсолютно не познающийся ни разумом, ни органами чувств. Ибо слово о Боге чем совершеннее, тем непостижимее. Герой восклицает: «Неизъяснимый, Непостижный!». Воображение души бессильно начертать не просто образ Бога, но даже тень Его. Человеку в такой ситуации «должно» лишь «славословить» Творца и лить пред Ним благодарные слезы.

Таким образом, главной идеей оды становится идея возвращения человека к Богу. Человек есть творение Божие. Он принадлежит не себе, но Своему Творцу. Его задача - достойно прожить жизнь и вернуться в райские обители, к небесному Отцу.

Идею возвращения человека к Богу символически выражает даже структура оды. Последняя состоит из десяти строф, в каждой из которых по десять строк. Количество как строф, так и строк в оде возводит к главному образу произведения - образу единого Бога, поскольку десять (как и сто - число, получающееся посредством возведения десятки в квадрат) символизирует, по Х. Э. Керлоту, возвращение к единице .

Литература:

1. Державин Г. Р. Сочинения / Сост., биограф, очерк и коммент. И. И. Подольской; Ил. и оф. Е. Е. Мухановой и Л. И. Волчека - М.: Правда, 1985.

1. Державин Г. Р. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1957.

3. Керлот Х. Э. Словарь символов. - М.: «Refl-book», 1994.

4. Ходасевич В. Ф. Державин. - М.: «Книга», 1988.

5. Филарет (Дроздов), святитель. Пространный христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Церкви. - М.: Издательство Сибирская Благозвонница, 2009.

«Бог» Гаврила Державин

О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: бог.

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий,-
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый всe единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед тобой — как нощь пред днем.

Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров,- и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед тобой — ничто.

Ничто!- Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто!- Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есть и ты!

Ты есть!- природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.

Анализ стихотворения Державина «Бог»

Оду «Бог» Державин задумал еще в 1780 году, но приступить к написанию сразу не смог, будучи занят на службе и не отказывая себе в выходах в свет. В итоге стихотворение появилось только в 1784-ом. Существует достаточно распространенное мнение, что произведение – ответ Гавриила Романовича на высказывания французских философов-материалистов. При этом возражал им поэт не с позиций официальной православной церкви. В оде явно просматриваются идеи пантеизма – религиозно-философского учения, последователи которого воспринимают мир и Бога как единое целое. Естественно, такой подход Державина вряд ли когда-нибудь в полной мере устроит ортодоксальных представителей православной ветви христианства. По мнению известного поэта двадцатого столетия Ходасевича, изначально главной целью Гавриил Романович ставил изображение величества Господа. Но по мере развития сюжета сменились приоритеты. В итоге ода Богу превратилась в «оду божественному сыновству человека».

В стихотворении часто встречается архаичная лексика, в том числе и церковнославянская. С ее помощью транслируется религиозное и философское воодушевление автора, достигается необходимая степень торжественности. Произведение изобилует риторическими восклицаниями, что подчеркивает восхищение Державина величием Бога. Ключевой стилистический прием оды – антитеза. Их много раскидано по тексту, но особенного внимания требует следующая строка: «…я Царь – я раб, – я червь, – я Бог…». Здесь ода достигает кульминации, которая подчеркивается посредством двойного противопоставления и афористичной формулировки мысли. Процитированная фраза – вершина эмоционального напряжения в стихотворении.

Ключевая идея оды – всесильный непостижимый Бог сотворил человека, существо ничтожное, но при этом своему Создателю подобное. Именно через людей духовный мир связывается с материальным, их смертность представляет собой форму бессмертия Господа. Державин стихотворение «Бог» не зря считал одним из лучших в своем творчестве. В нем поэту удалось выразить то, что словами описать крайне сложно: вечность и бесконечность. Для этого он соединил абстрактно-метафизические рассуждения с реалиями мира материального, представленными через метафоры и сравнения.

Более полному выражению главной мысли служит и композиционное построение стихотворения. Оно четко делится на две части и заключение. Первые пять строф посвящены Богу. Сначала Державин определяет Господа относительно времени, пространства, причинности и так далее. Затем утверждает непостижимость Творца для человеческой мысли. В третьей строфе речь идет о Боге как о создателе пространства и времени, в четвертой – окружающего мира. В пятой декларируется ничтожность всех миров перед Богом. Вторая часть рассказывает о человеке. Первая строфа – констатация его ничтожности перед лицом Господа. Во второй повествуется о том, что Бог отражается, следовательно, существует в человеке. Далее обозначается роль человека как связующего звена между «тварями телесными» и «Духами небесными». Как уже говорилось выше, четвертая строфа – кульминационная. В ней человек провозглашается центром мира, соединением духа и плоти. Пятая строфа называет смертность формой бессмертия:
…И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! в бессмертие Твое.
В заключении Державин извиняется перед читателями за то, что посмел обратиться к теме столь великой и безграничной.

Духовные оды Гавриила Романовича – это не только выражение религиозных чувств, но и прекрасные образцы философской лирики, что прекрасно видно на примере стихотворения «Бог».

Большой популярностью в XVIII и даже XIX в. пользовалась ода «Бог» (1784). Она была переведена на ряд европейских, а также на китайский и японский языки. В ней говорится о начале, противостоящем смерти. Бог для Державина - «источник жизни», первопричина всего сущего на земле и в космосе, в том числе и самого человека. На представление Державина о божестве оказала влияние философская мысль XVIII в. На это указывал сам поэт в своих «Объяснениях» к этой оде. Комментируя стих «Без лиц в трех лицах божества!», он писал: «Автор, кроме богословского... понятия, разумел тут три лица метафизические, то есть: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и нескончаемое течение времени, которое бог в себе совмещает». Тем самым, не отвергая церковного представления о трех сущностях божества, Державин одновременно осмысляет его в категориях, почерпнутых из арсенала науки, - пространства, движения, времени. Державинский бог не бесплотный дух, существующий обособленно от природы, а творческое начало, воплотившееся, растворившееся в созданном им материальном мире («живый в движеньи вещества»). Пытливая мысль эпохи Просвещения не принимала ничего на веру. И Державин, как сын своего века, стремится доказать существование бога.

Сочетание науки и религии - характерная черта философии XVIII в., которой причастны такие крупные мыслители, как Гердер, Вольф, Кант. О существовании бога, по словам Державина, свидетельствует прежде всего «природы чин», т. е. порядок, гармония, закономерности окружающего мира. Другое доказательство - чисто субъективное: стремление человека к высшему, могущественному, справедливому и благостному творческому началу: «Тебя душа моя быть чает» Вместе с тем Державин воспринял от эпохи Просвещения мысль о высоком достоинстве человека, о его безграничных творческих возможностях:

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь - я раб - я червь - я бог!

«Высокая» сатира Г.Р. Державина («Властителям и судиям», «Вельможа»).

Гражданские стихотворения Державина адресованы лицам, наделенным большой политической властью: монархам, вельможам. Их пафос не только хвалебный, но и обличительный, вследствие чего некоторые из них Белинский, а именно «Вельможу», называет сатирическими. К ним относится знаменитое стихотворение «Властителям и судиям» (1787), которое любил декламировать Ф. М. Достоевский на литературных чтениях. Рукописный сборник с этим произведением в 1795 г. Державин поднес императрице. Однако вместо благодарности последовала немилость. Екатерина перестала замечать Державина, придворные избегали с ним встречи. Дело в том, что стихотворение «Властителям и судиям» представляет собой переложение 81-го псалма царя Давида, который был перефразирован якобинцами и пользовался большой популярностью во время Французской революции. Но сам поэт узнал об этом значительно позже.

Стихотворение «Властителям и судиям» отличается предельно ясной композицией. Оно состоит из семи четверостиший и делится на две части, В первых трех строфах бог гневно напоминает царям и судьям об их обязанностях к народу: они должны строго и честно выполнять законы, защищать сирот и вдов, освободить из темниц должников. Четвертая строфа подводит горестный итог этим увещаниям. Властители и судьи оказались глухи и слепы к страданиям народа. Равнодушие и корыстолюбие власть имущих вызывают гнев поэта, и в последних трех строфах он требует наказания виновных. Во избежание недоразумения сразу же заметим, что речь идет не о революционном возмездии, как это показалось напуганной якобинским террором Екатерине II. Поэт лишь напоминает царям о том, что они так же смертны, как и их подданные, и, следовательно, рано или поздно предстанут перед божьим судом. Но загробный суд кажется поэту слишком далеким, и в последнем четверостишии он умоляет бога покарать виновных, не дожидаясь их смерти. В Библии этот мотив сурового наказания царей отсутствует. Завершающие стихи библейского псалма призывают бога вместо несправедливого людского суда утвердить свой суд, у Державина же последняя строфа содержит в себе призыв к беспощадной каре земных властителей.

Гражданская поэзия, облеченная в библейскую форму, перейдет из XVIII в XIX век. Вслед за стихотворением «Властителям и судиям» появятся пушкинский и лермонтовский «Пророк», произведение Грибоедова «Давид», а также переложения псалмов поэтами-декабристами.

В стихотворении «Вельможа» (1774-1794) представлены оба начала, выведенные в оде «Фелица», - хвалебное и сатирическое. Но если в «Федице» торжествовало положительное начало, а насмешки над вельможами отличались шутливым характером, то в оде «Вельможа» соотношение добра и зла совершенно иное. Хвалебная часть занимает очень скромное место. Она представлена лишь в самом конце оды, упоминанием одного из опальных вельмож - П. А. Румянцева, на фамилию которого намекает последний стих - «Румяна вечера заря». Центр тяжести перенесен Державиным на сатирическую часть оды, причем зло, проистекающее от равнодушия вельмож к своему долгу, представлено с таким негодованием, до которого возвышались немногие произведения XVIII в. Писатель возмущен положением народа, подданных, страдающих от преступного равнодушия царедворцев: военачальник, часами ожидающий в передней выхода вельможи, вдова с грудным младенцем на руках, израненный солдат. Этот мотив повторится в XIX в. в «Повести о капитане Копейкине» Гоголя и в «Размышлениях у парадного подъезда» Некрасова.

Державинская сатира исполнена гневного чувства. Будучи введена в оду, она приняла одическую художественную форму. Сатира облеклась здесь в четырехстопные ямбы, которыми раньше писались оды. Она заимствует у оды и такую черту, как повторы, усиливающие ее гневную патетику.

19. «Легкая поэзия» в русской литературе 70-90-х гг. XVIII в. Поэма И.Ф. Богдановича «Душенька», жанрово-стилевое своеобразие. Новаторство поэта.

Ипполит Федорович Богданович (1743-1803) вошел в историю русской литературы как автор «Душеньки» (1783), которая узаконила еще один вариант русской поэмы: волшебно-сказочный. Дальнейшее развитие этого жанра выражалось в замене античного содержания образами, почерпнутыми из национального русского фольклора. «Душенька» стоит на периферии русского классицизма, с которым она связана античным сюжетом к некоторой назидательностью повествования. Сюжет «Душеньки» восходит к древнегреческому мифу о любви Купидона и Психеи, от брака которых родилась богиня наслаждения. Эту легенду в качестве вставной новеллы включил в книгу «Золотой осел» римский писатель Апулей. В конце XVII в. произведение «Любовь Психеи и Купидона», написанное прозой со стихотворными вставками, опубликовал французский писатель Жан Лафонтен. В отличие от своих предшественников, Богданович создал свое стихотворное произведение, полностью отказавшись от прозаического текста.

Сюжет «Душеньки» - сказка, широко распространенная у многих народов, - супружество девушки с неким фантастическим существом. Муж ставит перед супругой строгое условие, которое она не должна нарушать. Жена не выдерживает испытания, после чего наступает длительная разлука супругов. Но в конце концов верность и любовь героини приводит к тому, что она снова соединяется с мужем. В русском фольклоре один из образцов такой сказки - «Аленький цветочек».

Богданович дополнил сказочную основу выбранного им сюжета образами русской народной сказки. К ним относятся Змей Горыныч, Кащей, Царь-Девица, в ней присутствует живая и мертвая вода, кисельные берега, сад с золотыми яблоками. Греческое имя героини - Психея - Богданович заменил русским словом Душенька. В отличие от героических поэм типа «Илиады», «Душенька», служила чисто развлекательным целям.

Шутливая манера повествования сохраняется по отношению ко всем героям поэмы, начиная с богов и кончая. смертными. Античные божества подвергаются в поэме легкому травестированию, но оно лишено у Богдановича грубости и непристойности майковского «Елисея». Каждый из богов наделен чисто человеческими слабостями: - высокомерием и мстительностью, Юпитер - чувственностью, Юнона - равнодушием к чужому горю. Не лишена известных недостатков и сама Душенька. Она доверчива, простодушна и любопытна. От античных и классицистических героических поэм «Душенька» отличается не только содержанием, но и метрикой. Первые писались гекзаметром, вторые - александрийским стихом. Богданович обратился к разностопному ямбу с вольной рифмовкой.

«Душенька» написана в стиле рококо, популярном в аристократическом обществе XVIII в. Его представители в живописи, скульптуре, поэзии любили обращаться к античным мифологическим сюжетам, которым они придавали кокетливо-грациозный эротический характер. Постоянными персонажами искусства рококо были Венера, Амур, Зефир, Тритон и т. п. Во французской живописи XVIII в. наиболее известными представителями рококо А. Ватто и Ф. Буше. Белинский объяснял популярность «Душеньки» именно особенностями, ее стиха и языка. «Представьте себе, - писал он, - что вы оглушены громом, трескотнёю пышных слов и фраз... И вот в это-то время является человек со сказкою, написанною языком простым, естественным и шутливым... Вот причина необыкновенного успеха «Душеньки». Вместе с тем она расширила границы самого жанра поэмы. Богданович первый предложил образец сказочной поэмы. За «Душенькой» последуют «Илья Муромец» Карамзина, «Бова» Радищева, «Альоша Попович» Н. А. Радищева, «Светлана и Мстислав» Востокова и, наконец, «Руслан и Людмила» Пушкина.

18. Героико-комическая поэма В.И. Майкова «Елисей, или раздраженный Вакх». Жанровое новаторство поэта.

Во французской литературе XVII в. различались два типа комических поэм: бурлескная, от итальянского слова burla - шутка и герое-комическая. Самим ярким, представителем бурлеска во Франции был автор «Комического романа» Поль Скаррон, написавший поэму «Вергилий наизнанку». Как ярый противник классицистической литературы, он решил высмеять «Энеиду» Вергилия. С этой целью он огрубляет язык и героев произведения. Поэма имела шумный успех и вызвала множество подражаний. Это вызвало возмущение у главы французского классицизма Буало, который в «Искусстве поэзии» осудил бурлеск как грубый, площадной жанр. Он написал герое-комическую поэму «Налой», где низкая материя излагалась высоким слогом. Драка двух церковников из-за места, где должен стоять налой, была описана высоким слогом и александрийскими стихами.

Появление в России бурлескных и герое-комических поэм не было признаком разрушения классицизма. Этот жанр был узаконен Сумароковым в «Эпистоле о стихотворстве». Сам Сумароков не написал ни одной комической поэмы, но это сделал его ученик - Василий Иванович Майков (1728-1778).

Майкову принадлежат две героекомические поэмы - «Игрок Ломбера» (1763) и «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771). В первой из них комический эффект создается тем, что похождения карточного игрока описаны высоким, торжественным слогом. Сама игра сравнивается с Троянской битвой. В роли богов выступают карточные фигуры.

Неизмеримо большим успехом пользовался «Елисей». Своеобразие поэмы - прежде всего в выборе главного героя. Это не мифологический персонаж, не крупный исторический деятель, а простой русский крестьянин, ямщик Елисей. Его похождения подчеркнуто грубы и даже скандальны. Они начинаются в кабаке, где Елисей разгромил весь питейный дом. Затем продолжаются в работном доме для развратных женщин, в котором он заводит «роман» с начальницей этого заведения. Последним приключением Елисея стало участие в драке ямщиков с купцами, после чего он был арестован как беглый крестьянин и сдан в солдаты.

Поэма испытала сильное влияние фольклора. В бытовой сказке издавна был популярен образ находчивого ремесленника, торжествующего над богатыми и именитыми обидчиками и вступающего в любовную связь с их женами. Из народной сказки перенесена знаменитая шапка-невидимка, помогающая герою в трудную минуту. В описании драк «стенка на стенку» слышится былина о Василии Буслаеве, Автор даже использовал ее язык. Но Майков создавал не былину, не героический эпос, а смешную, забавную поэму. «Изнадорвать» «читателей кишки» - так сам поэт формулировал свою задачу.

В многочисленных комических ситуациях автор проявил поистине неистощимую изобретательность: пребывание героя в работном доме, который он сначала принял за женский монастырь, любовное соперничество со старым капралом, появление Елисея в шапкеневидимке в доме откупщика и многое другое. Комический эффект в описании драк и любовных героя усиливается использованием торжественного слога, почерпнутого из арсенала эпической поэмы. Смех вызывает несоответствие «низкого» содержания поэмы и «высокой» эпической формы, в которую облекается. Здесь Майков - достойный продолжатель Буало. Так, первая песня начинается с традиционного «пою» и краткого изложения объекта воспевания. Само повествование, в духе гомеровских поэм, неоднократно прерывалось напоминанием о смене дня и ночи. Кулачные бои с расплющенными носами, откушенными ушами, оторванными рукавами, лопнувшими портами уподобляются древним битвам, а их участники - античным героям Аяксу, Диомеду и т. п.

Своеобразие поэмы Майкова состоит в том, что он унаследовал приемы не только Буало, но и Скаррона, имя которого неоднократно упоминается в «Елисее». От поэмы Скаррона идет другой тип комического контраста: изысканные герои совершают грубые, смехотворные поступки (Плутон вместе со жрецами пирует на поминках, Венера распутничает с Марсом, Аполлон рубит топором дрова, выдерживая при этом ритм то ямба, то хорея).

Созданная в эпоху классицизма, поэма Майкова воспринималась как обогащение этого направления еще одним жанром. Герое-комическая поэма расширила представление о художественных возможностях жанра поэмы и показала, что она допускает ее только историческое высокое, но и современное, даже комическое содержание.